Отар Кушанашвили: "Максакова выбрала в качестве интонации не "плач Ярославны", но иронию и сарказм"

Вы меня простите, конечно, господа квасные патриоты, но Максакову Марию я предателем, ренегатом, продавшей все святое за несколько сребреников, не считаю. Я считаю ее непростой, содержательной женщиной, полюбившей не очень хорошего человека (вот тут я абсолютно не боюсь впасть в грех осуждения; был знаком), и по милости этого человека угодившей в переплет. То, что начиналось для нее как мелодрама, превратилось в античную трагедию, будоражащую кровь. Я снова пошел к А.Н. Малахову, чтобы снова понять феномен этой женщины, сказавшей про своего очевидно криминального убиенного благоверного: "Вы знаете, как сильно мы друг друга любили, а я продолжаю любить? Бесконечно умножить на бесконечно - вот как". Максакова вовсе не спринтер на стайерской дистанции, с характером и дыханием у нее все в порядке, она, это видно и слышно, умеет держать удар, и она будет гнуть свою линию до конца, независимо от того, победный будет этот конец или, так сказать, эсхатологический. Она не считает себя ни геростратом, ни пульчинеллой, ни сивиллой. Она считает себя Артисткой и Вдовой. Она, как персонаж Б. Гребенщикова, "склонна видеть деревья там, где мы склонны видеть столбы"; по крайности, именно такой она хочет казаться. Во время съемок программы "Пусть говорят", когда показывали на агромадном экране ее, похудевшую, до умопомрачения похорошевшую, говорящую по-русски и певшую по-украински, - в эти выразительные моменты я думал о том, что теперь, когда она стала гражданкой Украины, она наверняка рассматривает свой отъезд как заявление: "Я дистанцировалась от общего одичания, от всеобщих паранойи и ожесточения". Она не валандается с ответом даже на оскорбительные вопросы, чай, не валаамова ослица; явно зная себе цену, она выбрала в качестве интонации не "плач Ярославны", но иронию и сарказм, не кунштюки раннего Олега Кулика, но стиль – НАД - Светланы Аллилуевой; не буря, но улыбочка. Но какое рейтинговое шоу без кликушества? В студии, не выдержав вида похорошевшей Максаковой, тотчас и наперерыв стали предрекать ей скорую неминучую погибель; дескать, либо русские, либо украинцы ее закажут. Как всегда у Малахова, его гости были "стремительны и беспринципны", чертовы беспросветные философы, лекарство от отчаяния находящие в акте назидания, менторства, покровительственного конферанса. Крики на всю студию (читай: на всю страну) о том, что вскорости она повторит судьбу муженька, Вороненкова, что жребий решен, что есть сведения о том, что убийство тщательно подготовлено и, разумеется, будет замаскировано под вероломный акт ФСБ, - эти вопли ведь есть не что иное, как кликушество, а кликушество родственно связано с низостью, нет разве? Она на кликушество ответствует ахматовским выражением личика: "Главное - величие участи", хотя более натянутой аналогии, согласен, не сыскать. Но у Максаковой нет "понимающих неизбежность глаз": увы, к вящему разочарованию квасных патриотов, должен констатировать, что глаза ее светятся, и на напуганного человека она похожа не больше, чем фильм "Большой" - на фильм. Она с муравьиным тщанием строит свою жизнь, свою новую жизнь, и пора бы с этим смириться. Она вольна даже принять кокетливую позу и вещать о том, как ей по сердцу мова. В таких случаях принято говорить, что каждый человек сам создает свой ад, но ведь в таком разе отчего же не допустить, что и свой эдем каждый человек создает тоже сам.   Отар КУШАНАШВИЛИ