Отар Кушанашвили: "Я точно знаю, что алчность и сребролюбие - это не про Андрея Малахова"

Я наблюдал за этой долгоиграющей историей со стороны, и мне казалось, что Малахов очень напоминает персонажа Довлатова: "В себе он чувство драмы лелеял и холил". Мне показалось, что у Андрея исчезло во время съемок ощущение вольтовой дуги, а без диффузии энергии вести культовую программу смысла никакого. Эрнст молчит, но и без его комментариев понятно, что это не была драка двух лысых за расческу, Малахов хотел почитания, граничащего с обожанием, а на Первом работают люди, давно живущие в стратосфере, им хорошо там, в стратосфере, с самими собой. Малахов заявил о своих притязаниях на абсолютную суверенность, а стратосфера, зевнув, промолчала, оставив его наедине с выбором, тогда как выбор - это самый эффективный способ сойти с ума; проверено на себе. Малахов мучается, как и я, вопросом: годы сделали его лучше или наоборот? Попробуйте ответить на этот вопрос сами - про себя. То-то же. Несмотря на весь макабрический антураж, неизбежный, когда ты работаешь на Первом, Малахов изо всех сил старался не производить впечатление человека, утомленного сиянием собственной исключительности. И я, и он не стали теми, кто "перебирает свои медали", хотя уже за то, что он полжизни провел на Первом, да на первых ролях, он уже должен быть занесен на все скрижали. Билли Джоэл, борясь с вечным бронхитом, столько не поет, сколько на Первом служил Малахов, "Аэросмит" столько не гастролировали, сколько Первому, тоже его представляя на гастролях по всему свету, лет жизни отдал Малахов. За каким чертом он сошел с этого сверхскоростного поезда, сошел с этой дистанции, которая была не только же тяжелой, но и одаривала привилегиями невиданными, причем сошел, обаятельно изобразив пятьсот пятьдесят оттенков беспримерной рефлексии, - об этом можно только догадываться. Я и догадываюсь, сознавая, что все мои посылки могут оказаться софистикой. Конечно, он раним и амбициозен, иногда до избыточного, а вы нет? В интервью "Коммерсанту" он сказал три смыслообразующие вещи. Первая. Он устал быть "мальчиком для кофе". Вторая. "В любви и нелюбови я всегда последователен". Третья. Деньги - эта история совсем не про деньги, деньги - это последнее, из-за чего мог случиться ошарашивший всех переход. Я хочу заверить армию поклонников, что никто на Первом ему, Малахову, не орал: "Трепещите, халдей!", никто его, Малахова, за кофейком не гонял, просто не посмел бы, он сам кого хочешь пошлет, я и это наблюдал. Денег у него больше, чем у нас с вами, мы с ним о деньгах никогда не говорили, но он может позволить себе такую жизнь, которую я, например, не смогу позволить себе никогда, но я точно знаю, что алчность и сребролюбие - это не про него. Остается самое главное - ЛЮБОВЬ. Я думаю, Малахов бежал не с Первого, а бежал кого-то сильно не любя и в поисках любви, которую он заслужил. Ясно? Долгое время мне казалось, что Малахов начисто лишен задатков трибуна, не в том смысле, что говорит он только по написанному, по суфлеру, но в том смысле, что он никогда не говорит о себе. Но в последние год-два он разговорился, разоткровенничался, в одном глянце за другим предстал человеком раскованного сознания, и я даже писал ему по этому поводу потешные эпистолы. В моих-то глазах он всегда был не тиви-агафоном, но многомерным тузом, и я по интервью этим множественным сразу понял, что он вырос и КАК он вырос, и, читая их, эти интервью, я думал: "что-то здесь не так", слишком похож он в них был на человека из стиха Юрия Кузнецова: "Ты в любви не минувшим, а новым богат. Подтолкни уходящую женщину, брат". Сейчас, конечно, все горазды на конспирологию, пишут даже про фрустрации, пристегивая их то к грандиозному самомнению АНМ, то к благородному порыву "уйти в социальность", переиначив диспозицию "содержание-обертка". ...И вот только что я отснялся у Андрея Николаевича (про "Новую волну"; видели?). Что же, я кругом оказался прав. Малахов предстал человеком, скинувшим гору с плеч, блаженным до неприличия. Он бежал, по Бродскому, в сторону необщего выражения лица, в сторону числителя от опостылевшего знаменателя, в сторону личности, в сторону частности. Он светился на съемках, и этот свет был, есть и будет, надеюсь, соразмерным масштабу его дарования, мы дурачились и, дурачась, успевали проговаривать важные вещи, а важная вещь только одна и есть - Любовь. Про нее, правда, в контрактах не пишут ни слова. Р.S. ЮЛИИ ИЛЬЧИНСКОЙ И СВЕТЛАНЕ АНОХИНОЙ, моим корефанам в юбках, -отдельное мерси.   Отар КУШАНАШВИЛИ