"Кеша, у тебя дочь утопилась, а тебе весело!" Как Смоктуновский с вороной изводили фотографа

Валерий Плотников рассказал нам историю о том, как снимал Иннокентия Смоктуновского с хулиганской вороной.

-- С этим снимком связана очень памятная мне история. Это было 45 лет назад. Анатолий Эфрос снимал фильм по сценарию Андрея Битова «Заповедник», который шел под названием «В четверг и больше никогда». Я играл там самого себя, то есть фотографа, и оказался в потрясающей компании – в фильме снимались Иннокентий Смоктуновский, чудная, тогда еще совсем юная Верочка Глаголева и Олег Даль, -- вспоминает знаменитый фотограф.

Фильм мы снимали на Оке – на ее низком заливном берегу, в настоящем заповеднике, где уж болото – так болото, заводь – так настоящая заводь, и поваленные деревья – не декорация, а естественный процесс.

На плече у Иннокентия Михайловича сидит ворона. Мы с этой вороной хорошо знакомы – я снимал её у Андрея Тарковского на фильме «Солярис». Очень умная и образованная мадам была, надо сказать, эта мосфильмовская ворона. На «Мосфильме» был свой живой уголок с обитателями, и за городом у студии было какое-то хозяйство, где содержались и волки, и лисы. Видимо, у всех этих зверей и птиц были какие-то актерские способности, и к тому же они были довольно натренированные по части съемок на камеру, на что я и рассчитывал в истории с вороной. Но помучился я с ней изрядно.

По роли в фильме Смоктуновский все время был такой а-ля натюрель. Старый свитер, настоящая, а не приклеенная борода и волосы. И я придумал, что на моих фотографиях Иннокентий будет в образе Мельника из оперы Даргомыжского «Русалка», который сошел с ума, когда его дочь погибла. Готовый трагический персонаж, в полуомуте-полуболоте, в потрясающем костюме, но я решил добавить вишенку на торте! Я придумал посадить ему на плечо ворону (она тоже в этом кино снималась). И объясняю, значит, Иннокентию Михайловичу:

– Кеша, ты мельник здешний, из оперы. У тебя трагедия, ты сидишь на пне, посреди омута. Ну для Смоктуновского изобразить трагедию это раз плюнуть.

Начинаем съемку. На берегу ставлю свет, камеру. А к этому пню и Кеше с берега ведут мостки. Основательные, но довольно пружинистые. По ним надо ходить аккуратно, потому что подбрасывает как на батуте. Я скачу эти несколько метров по мосткам, сажаю ворону Иннокентию на плечо – и иду обратно. И когда я поворачиваюсь, то вижу, что тщеславная ворона, почувствовав себя звездой, перебралась к Смоктуновскому на голову. А это уже совсем другой образ создаёт, никак не трагический. Я иду обратно к Иннокентию с вороной, коготки который уже увязли вязаной шапке Кеши. Аккуратно её оттуда выпутываю, возвращаю на плечо и иду на берег к камере. Уже быстрее иду. И так много раз. Я бегу, сажаю ворону, потом бегу до камеры, оборачиваюсь – а ворона опять на голове Иннокентия. Вороне перескочить с плеча на голову – это полтора прыжка. А мне надо пройти несколько метров по мосткам, да так, чтобы не свалиться.

Со стороны это был цирк! Ворона ждет, когда я отвернусь, спокойно залезает Кеше на голову, при этом Иннокентий, естественно, веселится. «Кеша, – говорю, – ну хоть ты-то будь серьёзным. У тебя драма, у тебя дочь утопилась, а тебе весело.

Я понимаю, что так можно бегать по мосткам довольно долго, и обращаюсь к вороне с прочувствованной речью, пытаюсь объяснить ей на словах, что к чему и что я об этом думаю. И надо отдать должное, ворона с какого-то кадра перестала залезать к Иннокентию на голову. Но! Смирившись, что у нее тут роль второго плана, ворона, как уважающая себя артистка теперь смотрит прямо в кадр! А как вы понимаете, ворона которая смотрит прямо в кадр, это уже не совсем ворона – клюва-то не видно! Вороний анфас для снимка не годится. Я пытаюсь ей объяснить: «Ну, птичка, повернись, давай-ка в профиль если можно». Причём для хорошей композиции мне нужен был ее правый профиль, потому что Иннокентий Михайлович смотрит влево. Так что перформанс продолжается.

Хорошо, что место было уединённое, хотя на самом деле бабы, которые живут в той местности, они там видимо полощут бельё. Я представляю как бы они хохотали, если бы видели, как я там с вороной общался – и ку-ку, и цып-цып-цып, и кукареку и чуть ли не мяу-мяу. Представьте: стоит дядя фотограф на берегу и кричит что-то по птичьи. Но моя умница сообразила всё-таки, что ей надо сидеть на плече и что я её прошу выдать профиль. И выдала! Только пару раз и не тот, но я подумал: ладно, спасибо, птица, и за это.