Борис Корчевников: Когда у меня нашли опухоль, я стал готовиться к смерти
Телеведущему Борису Корчевникову всего 33 года, а у него уже просто умопомрачительный послужной список: работа во МХАТе с детских лет, главная роль в популярном сериале «Кадетство», множество своих программ на федеральных каналах, медаль ордена «За заслуги перед Отечеством»... А в последние 2,5 года Борис ведет одно из самых рейтинговых ток-шоу нашего ТВ – «Прямой эфир» на телеканале «Россия 1». Именно в этой передаче четыре месяца назад он признался, что у него была опухоль мозга. Но только в эксклюзивном интервью ProZvezd Корчевников откровенно рассказал обо всем, через что ему пришлось пройти этим летом.
«Это состояние бессилия, немощи чудовищной»
– Борис, как вы рискнули признаться в том, что у вас опухоль мозга? По себе знаю, насколько тяжело даются подобные откровения даже с близкими людьми. А тут – на всю страну...
– Мы столько раз говорили в нашей студии о болезнях других людей, что, когда это случилось со мной, было просто нечестно об этом умолчать. Мы столько раз спорили, надо или надо подобное скрывать. И сходились на том, что польза от того, что ты это открыто говоришь, больше, чем если ты об этом молчишь. Было бы очень странно, когда опухоль обнаружили у меня, о ней не сказать. Кроме того, я верю в молитвы людей, знаю, какую помощь можно от них получить.
– А мне кажется, наше общество в массе своей не знает, как реагировать на такую информацию. Мы боимся и не умеем выражать соболезнования. У нас почему-то считается, что болеть – это как-то постыдно.
– Я думаю, это идет от совершенно неправильного отношения к смерти в нашем социуме. Мы чем дальше, тем больше живем в таком гедонистическом (нацеленном на получение удовольствия. – Авт.) обществе, где смерть совершенно отсутствует в массовом поле. Мы боимся даже о ней говорить и думать. Хотя смерть – это то, что в любом случае происходит с каждым. И это самое главное событие в нашей жизни.
– Можно сказать, что мы все ради этого живем.
– Конечно. Очень точно. И когда болезнь случается – это лучшее напоминание о главной цели нашей жизни. И может быть, отчасти поэтому я открыто сказал о своей опухоли – от отношения моего вот такого к смерти... Слово «опухоль», конечно, очень страшно звучит. Но это не онкология, она доброкачественная.
– Как ее обнаружили?
– Слегка зашумело в ухе. Такое и прежде бывало, никогда мне не мешало. Я сделал МРТ (магнитно-резонансная томография. – Авт.). Вот там она и была обнаружена – на слуховом нерве.
– Как вы приняли эту новость?
– Сначала – тайна. И мысль о смерти, конечно. Подумал, что теперь смогу жить полноценно. Потому что именно тогда, когда мы думаем, что можем умереть, мы начинаем жить полной жизнью. Я не знал еще, что это, какая опухоль, растет быстро или медленно. Но самое мое первое ощущение: вот сколько дней мне осталось, их надо посвятить подготовке к смерти.
– Уйти в отрыв, получить все удовольствия?
– Нет, не так. Мы живем с очень большим количеством отложенных дел. Как правило, мы откладываем самое важное ради того, чтобы сделать срочное. И это ужасно. Потому что в итоге мы приходим к тому, что самое важное так и не сделано. У меня была одна мысль: лучше подготовиться к смерти, к встрече с Богом. Я точно понимал, что Он не заберет меня раньше, чем положено, чем я буду к этому готов. У меня было большое количество дел, которые я не успел закончить, реализовать здесь, и мне следовало поторопиться... А потом случилась эта операция.
– Когда она была?
– Летом. Так здорово получилось, как раз на Святых Космы и Дамиана, врачей-бессребреников (14 июля. – Авт.). Я очень многое понял о жизни вот там, на больничной койке, когда не мог открыть глаза. Любой человек, которому когда-либо делали трепанацию черепа, знает, что это такое, когда несколько дней после операции у тебя вестибулярный аппарат нарушен и невозможно ходить. Но вот это состояние бессилия, немощи чудовищной – оно очень полезно для понимания главных вещей в жизни.
– Как вы сейчас себя чувствуете?
– Еще не прошли все последствия после операции – иногда, когда устаю, пошатывает. Но теперь я наблюдаюсь в госпитале имени Бурденко. Недавно сделал МРТ – все хорошо. Надо просто набраться терпения.
[caption id="attachment_12800" align="alignnone" width="640"]
У меня была одна мысль: лучше подготовиться к смерти, к встрече с Богом. Я точно понимал, что Он не заберет меня раньше, чем положено, чем я буду к этому готов.[/caption]
«Познакомился с отцом в 13 лет»
– Я слышала, что у вас серьезно болен отец.
– Я его похоронил в октябре... Сложный был год. Все будто подготавливало к прощанию с отцом – хотя оно оказалось и знакомством с ним. Сейчас поясню. Началось все ещё ранней весной. От рака умирал актер Геннадий Венгеров. Я с ним разговаривал несколько раз по телефону, он знал меня с детства. Как мужественно Венгеров смотрел в лицо смерти! Наверное, так и нужно. Мы часто, когда затрагиваем тему рака, говорим про пример борьбы. Но совершенно избегаем вопроса: как принять именно историю ухода? Потому что – давайте говорить честно – чаще всего рак заканчивается смертью... Потом вот представьте себе: в один день, на одном кладбище, в одном крематории за два дня до моей операции мы отпевали двух людей из съемочной группы «Кадетства», которые умерли один за другим от рака головного мозга – Павла Кузнечевского, директора этого сериала, и Валентина Козловского, второго режиссера. У меня до сих пор это не укладывается в голове.
– В один день?!
– В один день, в одном крематории на Николо-Архангельском кладбище. Там же, где упокоилась Жанна Фриске. С тем же диагнозом. Обоих отпевал один батюшка. Я стоял на этих отпеваниях и не понимал, как такое возможно. Их же жизнь развела, они не общались. И вдруг они снова соединились здесь, почти что на одном смертном одре. Это было 12 июля, на следующий день я отправился в больницу. И 14-го мне сделали операцию. В августе вышел на работу. А через несколько дней узнал, что папа лежит в коме. Два месяца он боролся, очень мучился, умер.
– Примите мои соболезнования... И простите за нетактичный вопрос...
– Это нормально. Знаете, мы же никогда с отцом вместе не жили. Мы познакомились, когда мне было 13 лет.
– А он вообще знал о вашем существовании до этого времени?
– Да, конечно. Папа работал директором Театра Пушкина (отец Бориса Вячеслав Орлов почти 40 лет отдал этому театру. – Авт.). А я с детства играл во МХАТе. Он приходил и покупал билеты на все спектакли с моим участием. Сидел и смотрел. И только когда мне было 13 лет, он попросил маму, чтобы она нас познакомила. Но мы не стали отцом и сыном. Я мало что о нем знал. У него была своя то ли семья, то ли полусемья. Мы редко общались. Но в этом году на Рождество я ему позвонил, мы договорились встретиться. Пообедали в ресторанчике на Патриарших, потом направились к нему. Мы шли, и он опирался одной рукой на меня, другой – на палочку. И мне было так его жалко: я увидел очень одинокого человека со сломанным сердцем, со сломанными мыслями, со сломанной жизнью. Я понимал, что где-то у меня еще есть сестра от него. Но он никогда не хотел нашего знакомства. Даже толком про нее не рассказывал.
[caption id="attachment_12700" align="alignnone" width="640"]
кадр из сериала "Кадетство"[/caption]
– Он жил один под конец жизни?
– Да, я увидел его в квартире совершенно одного. Там не было видно никакого присутствия женщины. Я провел с ним весь день и после этого ушел, пряча слезы. Я понимал, что он уходит, что он сам себя хоронит. Он выпил при мне 20 чашек кофе и выкурил пачку сигарет. Притом что у него вес был под 180. Он был уже очень нездоровый человек… Потом в августе пришла новость, что он в больнице, в коме. Мы поехали к нему с мамой. Через какое-то время он стал приходить в сознание. Я с ним старался общаться как сын с отцом. Хотя никогда папой его не называл.
– А как?
– Вячеслав Евгеньевич. Я ему говорил: «Помолитесь за меня, мне очень нужна ваша родительская молитва».
– Даже на «вы»?
– Да. Я приезжал к нему почти каждый день. И познакомился там со своей сестрой. Она оказалась замечательным человеком, очень на меня похожим. На 12 лет меня старше. Учительница начальных классов. Жаль, что отец, возможно, по своей трусости или малодушию – иначе ну как это объяснить – не познакомил нас раньше. Но сейчас я обрел родную кровь.
– Значит, сейчас вы общаетесь с ней?
– Конечно! У меня теперь есть сестра и племянница. Папа нас познакомил, лежа в реанимации. Он тяжело уходил, очень мучился, был на аппарате искусственной вентиляции легких, его жизнь поддерживалась только на трубках два месяца. Мне кажется, ему удалось сделать очень важное за это время – подготовиться к смерти. Он исповедался и дважды причастился – впервые в своей жизни. Это я ему предложил, чтобы приехал батюшка. Знаете, всегда страшно такие вещи предлагать.
– Понимаю, ибо у человека тут же возмущенный вопрос: «Ты что, меня хоронишь?»
– Именно. Все боятся увидеть священника в больнице. А напрасно. Потому что нужны духовные силы для борьбы с болезнью. У отца эти силы появились. И отмучившись, он ушел очень мирно спустя два месяца. Познакомив меня вот таким образом с сестрой.
– А у вас никогда не было обиды, что ваш папа так и не стал вам настоящим отцом?
– Нет. Потому что это обида, которая ничего не принесет. Другое дело, что мне всегда мужского не хватало в моем воспитании, я сам чувствовал. Мне очень недоставало мужчины в семье. Но это не обида, чего тут обижаться? Его жалко. Он себе хуже сильно сделал в жизни конечно же. Потому что жить, столько скрывая, не имея возможности быть ни с кем до конца откровенным – это ад. И когда я был в больнице, мне казалось, что я выполняю сыновний долг. Именно сыновий, хотя отцом его не ощущал. Я понял, что глупость, когда говорят: «Не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал». Нет, кровь не водица. Я его едва знал, а с годами обнаруживаю в себе от него – в повадках даже – очень много.
[caption id="attachment_12702" align="alignnone" width="640"]
Борис с отцом, Вячеславом Орловым[/caption]
«Меня очень рано «поженили»
– Борис, пыталась найти информацию о вашей жене, о личной жизни. Так ее мало. Вы намеренно не пускаете туда посторонних?
– Нет, никакого тут намерения нету… (Задумался.) Меня очень рано «поженили». Информация в прессе о свадьбе – она была преждевременной. Мы с невестой (актриса Анна-Сесиль Свердлова. – Авт.), действительно, думали о семье. Мы оба видели в нашем общем доме, в огромном количестве детей – главное в нашей жизни. Но, видимо, мало просто этого очень хотеть. Я Вам не смогу объяснить сейчас, почему не сложилось. Мы просто утонем в мелочах и знаках, которыми Господь с нами говорил. Я счастлив, что наши отношения были очень чистыми, очень искренними – поэтому очень счастливыми. Но, наверно, какой-то другой замысел у Бога по поводу неё и по поводу меня. Уверен, спустя какое-то время мы этот замысел разгадаем.
[caption id="attachment_12703" align="alignnone" width="596"]
Актриса Анна Сесиль в интернет-справочниках указана, как жена Бориса Корчевникова[/caption]
– А во всех интернет-справочниках она указана как ваша жена.
– Поторопились. Нас никто не спрашивал. Мы были в первую очередь друзьями – это очень важно в отношениях.
– Простите, я чего-то не понимаю. У меня тоже есть друзья-мужчины, с которыми я просто дружу. Но мне и в голову не приходит завести с кем-то из них семью, ибо они мне как подружки… Давайте начистоту: интимная жизнь у вас была?
– Если вы о близости, то это все-таки тайна двоих и любой ответ в эту тайну впускает – так что не стану говорить. Но вообще эта часть отношений не заслуживает того внимания, сколько многие люди ей уделяют.
– То есть вы нынче эдакий завидный холостяк? Или ваше сердце уже снова занято?
– Вот тут начинается скользко…
– Ага. Ибо вот вы сейчас скажете, что холостяк – и ух как активизируются поклонницы!
– Я уверен, что брак – это такая вещь, о которой можно говорить открыто. А когда до брака – это пульс только двух людей. И огромная ошибка большого числа публичных людей – говорить о своих отношениях, когда роману без году неделя. В результате они пускают в этот очень хрупкий еще мир, когда они только-только присматриваются друг к другу, когда они еще не решаются на семью, громадное количество ушей и глаз. А это может очень многое разрушить… Поэтому, если случится семья, Марин, вы будете первой, кому я об этом скажу и кого познакомлю со своей женой.
– Договорились.
– А пока пусть это будет такой хрупкий мир, в который никого не будем пускать.
– Ладно, не впускаем.
– Выкрутился? (Смеется.)
– Выкрутился! Все будет хорошо. Будете вы еще и отличным мужем, и отцом.
– Надеюсь.
«Ё-моё!»
от нашего звездного комментатора Отара Кушанашвили:
- Здорово и странно (учитывая, так сказать, общий зоологическо-людоедский вектор развития), что я дожил до времен, когда один из главных каналов страны делает ставку на ХОРОШЕГО, НОРМАЛЬНОГО парня, напомнившего нам всем, что быть хорошим – это и есть норма. Он научился держать паузы, слава Богу, не пучеглазые, он теперь умеет срезать распоясавшихся, он органичен, когда утешает угнетенных и потерянных; такого Магистра Света не хватало. Почему я так подробно расписываю достоинства Бори? Мы товариществуем, да, и я знал о том, что страшная и мерзкая хворь хотела подмять моего и нашего Борю, и я вижу теперь парня, знающего цену Жизни. Вот откуда в нем сердечность и новые нотки в голосе. Сверх всего, у него вдруг занедужил папа, и я стал строчить ему дурацкие ребяческие письма, исполненные братской приязни. И все это время он не переставал работать. Этого парня не одолеть.
Фото: личный архив Бориса Корчевникова, Global Look Press
У меня была одна мысль: лучше подготовиться к смерти, к встрече с Богом. Я точно понимал, что Он не заберет меня раньше, чем положено, чем я буду к этому готов.[/caption]
«Познакомился с отцом в 13 лет»
– Я слышала, что у вас серьезно болен отец.
– Я его похоронил в октябре... Сложный был год. Все будто подготавливало к прощанию с отцом – хотя оно оказалось и знакомством с ним. Сейчас поясню. Началось все ещё ранней весной. От рака умирал актер Геннадий Венгеров. Я с ним разговаривал несколько раз по телефону, он знал меня с детства. Как мужественно Венгеров смотрел в лицо смерти! Наверное, так и нужно. Мы часто, когда затрагиваем тему рака, говорим про пример борьбы. Но совершенно избегаем вопроса: как принять именно историю ухода? Потому что – давайте говорить честно – чаще всего рак заканчивается смертью... Потом вот представьте себе: в один день, на одном кладбище, в одном крематории за два дня до моей операции мы отпевали двух людей из съемочной группы «Кадетства», которые умерли один за другим от рака головного мозга – Павла Кузнечевского, директора этого сериала, и Валентина Козловского, второго режиссера. У меня до сих пор это не укладывается в голове.
– В один день?!
– В один день, в одном крематории на Николо-Архангельском кладбище. Там же, где упокоилась Жанна Фриске. С тем же диагнозом. Обоих отпевал один батюшка. Я стоял на этих отпеваниях и не понимал, как такое возможно. Их же жизнь развела, они не общались. И вдруг они снова соединились здесь, почти что на одном смертном одре. Это было 12 июля, на следующий день я отправился в больницу. И 14-го мне сделали операцию. В августе вышел на работу. А через несколько дней узнал, что папа лежит в коме. Два месяца он боролся, очень мучился, умер.
– Примите мои соболезнования... И простите за нетактичный вопрос...
– Это нормально. Знаете, мы же никогда с отцом вместе не жили. Мы познакомились, когда мне было 13 лет.
– А он вообще знал о вашем существовании до этого времени?
– Да, конечно. Папа работал директором Театра Пушкина (отец Бориса Вячеслав Орлов почти 40 лет отдал этому театру. – Авт.). А я с детства играл во МХАТе. Он приходил и покупал билеты на все спектакли с моим участием. Сидел и смотрел. И только когда мне было 13 лет, он попросил маму, чтобы она нас познакомила. Но мы не стали отцом и сыном. Я мало что о нем знал. У него была своя то ли семья, то ли полусемья. Мы редко общались. Но в этом году на Рождество я ему позвонил, мы договорились встретиться. Пообедали в ресторанчике на Патриарших, потом направились к нему. Мы шли, и он опирался одной рукой на меня, другой – на палочку. И мне было так его жалко: я увидел очень одинокого человека со сломанным сердцем, со сломанными мыслями, со сломанной жизнью. Я понимал, что где-то у меня еще есть сестра от него. Но он никогда не хотел нашего знакомства. Даже толком про нее не рассказывал.
[caption id="attachment_12700" align="alignnone" width="640"]
кадр из сериала "Кадетство"[/caption]
– Он жил один под конец жизни?
– Да, я увидел его в квартире совершенно одного. Там не было видно никакого присутствия женщины. Я провел с ним весь день и после этого ушел, пряча слезы. Я понимал, что он уходит, что он сам себя хоронит. Он выпил при мне 20 чашек кофе и выкурил пачку сигарет. Притом что у него вес был под 180. Он был уже очень нездоровый человек… Потом в августе пришла новость, что он в больнице, в коме. Мы поехали к нему с мамой. Через какое-то время он стал приходить в сознание. Я с ним старался общаться как сын с отцом. Хотя никогда папой его не называл.
– А как?
– Вячеслав Евгеньевич. Я ему говорил: «Помолитесь за меня, мне очень нужна ваша родительская молитва».
– Даже на «вы»?
– Да. Я приезжал к нему почти каждый день. И познакомился там со своей сестрой. Она оказалась замечательным человеком, очень на меня похожим. На 12 лет меня старше. Учительница начальных классов. Жаль, что отец, возможно, по своей трусости или малодушию – иначе ну как это объяснить – не познакомил нас раньше. Но сейчас я обрел родную кровь.
– Значит, сейчас вы общаетесь с ней?
– Конечно! У меня теперь есть сестра и племянница. Папа нас познакомил, лежа в реанимации. Он тяжело уходил, очень мучился, был на аппарате искусственной вентиляции легких, его жизнь поддерживалась только на трубках два месяца. Мне кажется, ему удалось сделать очень важное за это время – подготовиться к смерти. Он исповедался и дважды причастился – впервые в своей жизни. Это я ему предложил, чтобы приехал батюшка. Знаете, всегда страшно такие вещи предлагать.
– Понимаю, ибо у человека тут же возмущенный вопрос: «Ты что, меня хоронишь?»
– Именно. Все боятся увидеть священника в больнице. А напрасно. Потому что нужны духовные силы для борьбы с болезнью. У отца эти силы появились. И отмучившись, он ушел очень мирно спустя два месяца. Познакомив меня вот таким образом с сестрой.
– А у вас никогда не было обиды, что ваш папа так и не стал вам настоящим отцом?
– Нет. Потому что это обида, которая ничего не принесет. Другое дело, что мне всегда мужского не хватало в моем воспитании, я сам чувствовал. Мне очень недоставало мужчины в семье. Но это не обида, чего тут обижаться? Его жалко. Он себе хуже сильно сделал в жизни конечно же. Потому что жить, столько скрывая, не имея возможности быть ни с кем до конца откровенным – это ад. И когда я был в больнице, мне казалось, что я выполняю сыновний долг. Именно сыновий, хотя отцом его не ощущал. Я понял, что глупость, когда говорят: «Не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал». Нет, кровь не водица. Я его едва знал, а с годами обнаруживаю в себе от него – в повадках даже – очень много.
[caption id="attachment_12702" align="alignnone" width="640"]
Борис с отцом, Вячеславом Орловым[/caption]
«Меня очень рано «поженили»
– Борис, пыталась найти информацию о вашей жене, о личной жизни. Так ее мало. Вы намеренно не пускаете туда посторонних?
– Нет, никакого тут намерения нету… (Задумался.) Меня очень рано «поженили». Информация в прессе о свадьбе – она была преждевременной. Мы с невестой (актриса Анна-Сесиль Свердлова. – Авт.), действительно, думали о семье. Мы оба видели в нашем общем доме, в огромном количестве детей – главное в нашей жизни. Но, видимо, мало просто этого очень хотеть. Я Вам не смогу объяснить сейчас, почему не сложилось. Мы просто утонем в мелочах и знаках, которыми Господь с нами говорил. Я счастлив, что наши отношения были очень чистыми, очень искренними – поэтому очень счастливыми. Но, наверно, какой-то другой замысел у Бога по поводу неё и по поводу меня. Уверен, спустя какое-то время мы этот замысел разгадаем.
[caption id="attachment_12703" align="alignnone" width="596"]
Актриса Анна Сесиль в интернет-справочниках указана, как жена Бориса Корчевникова[/caption]
– А во всех интернет-справочниках она указана как ваша жена.
– Поторопились. Нас никто не спрашивал. Мы были в первую очередь друзьями – это очень важно в отношениях.
– Простите, я чего-то не понимаю. У меня тоже есть друзья-мужчины, с которыми я просто дружу. Но мне и в голову не приходит завести с кем-то из них семью, ибо они мне как подружки… Давайте начистоту: интимная жизнь у вас была?
– Если вы о близости, то это все-таки тайна двоих и любой ответ в эту тайну впускает – так что не стану говорить. Но вообще эта часть отношений не заслуживает того внимания, сколько многие люди ей уделяют.
– То есть вы нынче эдакий завидный холостяк? Или ваше сердце уже снова занято?
– Вот тут начинается скользко…
– Ага. Ибо вот вы сейчас скажете, что холостяк – и ух как активизируются поклонницы!
– Я уверен, что брак – это такая вещь, о которой можно говорить открыто. А когда до брака – это пульс только двух людей. И огромная ошибка большого числа публичных людей – говорить о своих отношениях, когда роману без году неделя. В результате они пускают в этот очень хрупкий еще мир, когда они только-только присматриваются друг к другу, когда они еще не решаются на семью, громадное количество ушей и глаз. А это может очень многое разрушить… Поэтому, если случится семья, Марин, вы будете первой, кому я об этом скажу и кого познакомлю со своей женой.
– Договорились.
– А пока пусть это будет такой хрупкий мир, в который никого не будем пускать.
– Ладно, не впускаем.
– Выкрутился? (Смеется.)
– Выкрутился! Все будет хорошо. Будете вы еще и отличным мужем, и отцом.
– Надеюсь.
«Ё-моё!»
от нашего звездного комментатора Отара Кушанашвили:
- Здорово и странно (учитывая, так сказать, общий зоологическо-людоедский вектор развития), что я дожил до времен, когда один из главных каналов страны делает ставку на ХОРОШЕГО, НОРМАЛЬНОГО парня, напомнившего нам всем, что быть хорошим – это и есть норма. Он научился держать паузы, слава Богу, не пучеглазые, он теперь умеет срезать распоясавшихся, он органичен, когда утешает угнетенных и потерянных; такого Магистра Света не хватало. Почему я так подробно расписываю достоинства Бори? Мы товариществуем, да, и я знал о том, что страшная и мерзкая хворь хотела подмять моего и нашего Борю, и я вижу теперь парня, знающего цену Жизни. Вот откуда в нем сердечность и новые нотки в голосе. Сверх всего, у него вдруг занедужил папа, и я стал строчить ему дурацкие ребяческие письма, исполненные братской приязни. И все это время он не переставал работать. Этого парня не одолеть.
Фото: личный архив Бориса Корчевникова, Global Look Press
